— Государь, нашли тело магистра Готгарда Кетлера, выловили в реке, он утонул, сумев вырваться из города! Доспех весь изрублен! Видимо, до острова как-то добрался, а там и был убит!

Регенбах прямо светился от счастья, да и епископ вздохнул с нескрываемым облегчением. Все эти три дня он пребывал в напряжении — бегство магистра спутало все расчеты.

— Арбалетные болты выдернули, московиты ведь такое оружие никогда не используют. Надо бы службу провести…

— Не напоминай, сам знаю. Торжественно все сам проведу, все службы, отпевание и литургию — но что сделано, то совершено! Для блага нашего это самая хорошая новость! Прости меня грешного…

Магнус перекрестился и внимательно посмотрел на ландмаршала. Тот наклонился и горячено зашептал на ухо:

— Надо вам на Ригу идти, государь. Архиепископ и его брат коадъютор мертвы, ландмейстер Кетлер погиб с ними. Орден обезглавлен…

— Рано, еще пока рано, — глухо произнес Магнус, и сжал кулак на подлокотнике. — Нам нужен Феллин, и прежний магистр — старик должен быть живой. Без этого все преждевременно. Сам понимаешь — умеешь считать до десяти, остановись на пяти…

Глава 30

— Все пропало, теперь наши земли раздерут на куски! Московиты, поляки, литвины и датчане уже здесь, а вскоре придут шведы!

Никогда еще в своей беспокойной жизни Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг не находился в столь горестном отчаянии. Дело, которому он служил без малого полвека, с тех дней, когда младшего сына нехаймского дроста, что в далекой Вестфалии, отправили на службу в Тевтонский орден — обычная практика во всех германских землях.

Три года тому назад он стал ландмейстером Ливонского ордена, оставшегося в гордом одиночестве — единственным государством крестоносцев, ибо был отделением рухнувшего в небытие Тевтонского ордена. В 1525 году великий магистр Альбрехт Гогенцоллерн примкнул к лютеранству и провел секуляризацию — объявил всю прусскую территорию своим герцогством, даровав присягнувшим ему комтурам и рыцарям графские и баронские титулы, выделив им лены, и те к своему удовольствию стали юнкерами — помещиками со своими крепостными крестьянами.

Те, кто остался верен католичеству и орденским идеям, перебрались в Ливонию, но и тут начался полный беспорядок. Епископы сцепились в борьбе за власть с магистром, их поддержали ганзейские города, началась Реформация, в воздухе повисли идеи секуляризации, и пошла междоусобная схватка, которую назвали «войной коадъюторов».

В 1556 году Фюрстенбергу удалось при помощи Кетлера завербовать отряды наемных ландскнехтов, и победить рижского архиепископа, отобрать у него ряд ценных земель. Но тут вмешался польский король Сигизмунд-Август, и навязал подписанный в Посволе мирный договор, по которому орден возвращал все захваченное, и компенсировал нанесенный ущерб. И одним из навязанных пунктов был о военном союзе с Польшей, направленный против Московского государства. Это и стало главной причиной войны, а не пресловутая «Юрьевская дань», которую и начал царь Иоанн Васильевич — оттянуть ее теперь стало невозможно после вмешательства поляков. Ливонский орден на погибель уже обречен…

Бывший магистр тяжело вздохнул — ливонское рыцарство оказалось неспособно защищать свои земли, живущие на них эсты, летты, ливы и прочие народы отказались участвовать в этой войне, хотя какую-то часть кнехтов удалось насильно набрать — они и составили половину войска, а немцы лишь десятую часть. Все остальные были ландскнехтами — наемников вербовали, где только можно, вот только платить «псам войны» уже нечем. Деньги банально закончились, казна пуста. С местных хуторян и так пытались содрать три шкуры, бесполезное то занятие.

Ганзейские города сами потерпели значительный ущерб от возникших трудностей в торговле. И отсыпать талеры не собирались, наоборот, стремились урвать все что можно, радуясь неудачам ордена. Займы никто давать не хотел — все прекрасно понимали, что орден обречен, и вкладывать деньги в такие печальные перспективы сродни полному безумию. А в европейских странах таковых не было, и никто не хотел нести убытки без реальной перспективы получения хоть малой прибыли.

В прошлом сентябре его вынудили оставить пост магистра, на который выбрали Кетлера, про которого знали, что он находится в самых теплых отношениях с польским королем. Вот только дружба с монархом не привела к победам — поляки и литвины продолжали терпеливо ждать момента, когда Ливонский орден окончательно погибнет, а московиты понесут значительные потери и станут много слабее.

Вот тогда поляки и начнут войну, но уже свою!

Фюрстенберг нахмурился — ходили слухи, что польский король решил проделать тот же кунштюк, что был свершен с Тевтонским орденом. Якобы Кетлеру будет дарован титул герцога Курляндии и Семигалии, а в наследственное владение перейдут все земли по левому берегу Даугавы. А всю Ливонию поглотит Польша, сотворив из нее Задвинское герцогство, где правителем станет сам король Сигизмунд-Август.

— Кетлер за корону герцога продаст полякам всю Ливонию, — пожилой комтур, проживший шесть десятков лет на белом свете, мотнул головой, нахмурив брови. Он отчетливо понимал, что ничего не сможет противопоставить Кетлеру, пока того поддерживает рыцарство. Но есть и те, кто встанет и против — ландмаршал Филипп Шалль фон Ведль, его двоюродный брат — командор в Голдингеме, к ним примкнет Генрих фон Гален, фохт бауский. Есть еще фохты и комтуры, которые поддерживали его самого, и к разочарованию их он все же отдал власть ландмейстера Кетлеру, который уже бит несколько раз русскими.

— Что я могу сделать?!

Вопрос завис в душном летнем воздухе, камень стен нагрелся и отдавал тепло. — комтур сейчас находился в главной башне Феллинского замка, самого мощного в Прибалтике, настоящей орденской твердыни, расположенной на двух холмах. На более высокой возвышенности из двух стоял главный замок с донжоном, штурм его был крайне затруднен с обращенной к полю стороны. На втором холме размещался Средний замок, он мог всегда получить помощь из конвента, главной твердыни, фактической частью которой и являлся. А мост от ворот шел к Нижнему замку, выстроенному на валах. А к последнему примыкал собственно ганзейский город Феллин, самый маленький из всех шести городов Эстляндии, но все же его крепостная стена тянулась почти на две тысячи шагов.

В городе и замке имелось четыреста пятьдесят пушек, большинство малых, но имелись и осадные орудия, большие запасы пороха, ядер, картечи и оружия. Запасов продовольствия хватило бы на полгода осады, в случае падения города, всех горожан можно было разместить в трех замках, штурмовать которые было намного сложнее.

Настоящая твердыня — так что противник должен был последовательно брать одно укрепление за другим, начав собственно с городских стен. А такие штурмы неизбежно обернуться значительными потерями.

Вот только гарнизон Феллина из четырех сотен ландскнехтов совершенно ненадежен, хотя благодаря принцу Магнусу удалось им выплатить все жалование — и задержанное за три месяца, и на два месяца вперед выдать, для поддержания боевого духа и соответствующей дисциплины. Правда, пришлось дать в залог многие ценности, а также отправить в Хапсаль осадные пушки с пороховым припасом и ядрами для них — в обороне замка и крепости пользы они не могли дать. А при неудаче, которая весьма возможна, достались бы московитам, что не преминули бы ими воспользоваться при штурмах других ливонских крепостей и замков. Все же у него мало сил — к ландскнехтам можно прибавить две сотни ливонцев, половина из которых совершенно ненадежные кнехты из эстов, и сотню-другую горожан, которые драться совершенно не желали, и соглашались на русское владычество лишь бы уберечь от разорения собственные дома…

— Магистр, случилось несчастье!

В комнату вошел командор Рейнгольд фон Засс, когга и плащ запыленные, лицо бледное, глаза красные от усталости. И медлить не стал, рубанул словами, видя нетерпеливый взгляд Фюрстенберга.